Форум » Статьи для обсуждения » Радонеж » Ответить
Радонеж
Комнин: Статьи, найденные на сайте (в газете) Радонеж.
Ответов - 6
Комнин: Секта как болезнь (Диакон Иоанн Веселяк) Диакон Иоан Веселяк, клирик Русской Православной Церкви Зарубежом, предлагает читателям развернутый анализ сектантства как духовного и социально-психологического явления. «Се, что добро или что красно, но еже житии братии вкупе?» – Единство и единомыслие составляют важнейшую черту христианской жизни: ведь по словам св. ап. Павла Церковь – это Тело Христово, и, соединенные друг другом такой неразрывной связью, мы должны жить и трудиться вместе. Более того, будучи живым телом, Церковь растет и изменяется. Святой Дух оживотворяет Церковь как дух человека – его собственное тело. Биологическая наука демонстрирует нам, что живой организм – это сложная информационная система, в которой необходимо четкое взаимодействие всех составных частей. Болезнь, будь то телесная или душевная, нарушает эту взаимосвязь. Наше тело, изменчивое по природе, приспособлено к различным, подчас противоположным внешним воздействиям; в сфере сознания нередко возникают противоречивые желания и помыслы, которые могут вызвать душевный кризис. Успешное преодоление кризиса способствует обновлению образа мыслей и действий, приносит человеку большую духовную пользу; когда же кризис не удается разрешить на здоровых и разумных основах, он наносит человеку урон, иногда на всю жизнь. Такая метафора позволяет сходным образом взглянуть и на жизнь Церкви. Каждому из людей Господь дает свои, особенные способности и дарования (сравн. 1Кор, гл. 12), и в евангельской притче о талантах Он требует не зарывать их в землю, но употреблять в дело. Отсюда следует, что в Церкви по природе неизбежны некоторые расхождения, споры между ее членами (сравн. 1Кор. 11:19). В тех случаях, когда спор происходит, так сказать, от Господа, столкновение противоположностей ведет к углублению взаимопонимания и укреплению единства. Самый первый и наглядный тому пример – спор об обрезании и соблюдении язычниками Моисеева закона, решенный на соборе в Иерусалиме, как о том повествует книга Деяний св. Апостолов (гл. 15). Совсем иное дело – споры, за которыми стоит дьявол. Здесь гордость, величайший человеческий грех, вторгается в тело Церкви и поражает его, словно раковая опухоль. И здесь тоже за примерами далеко ходить не надо: раскройте телефонную книгу и посмотрите, сколько там перечислено различных христианских конфессий… А в действительности их еще гораздо больше. Арианские споры IV века раскололи и Церковь, и империю, и с тех пор разделение церквей и религиозных групп остается для нас напоминанием обо всех тех бесчисленных конфликтах, которыми полна история христианства. Известны две основные формы разделения: ересь и раскол. Свт. Василий Великий в своем Послании к Амфилохию объясняет, что ересь (от греч. эресис, выбор) – это неразрешимый конфликт между двумя позициями, как, например, между арианским и православным учением: Сын Божий либо сотворен, либо нет. Утвердившаяся ересь ведет к непримиримому разделению. В отличие от ереси, раскол, по крайней мере теоретически, поддается примирению. Архиерейский собор способен разрешить разногласие, которое привело к расколу; это произошло, например, в 1970-е г.г. в Русской Церкви по отношению к «старообрядческому» расколу XVII века. * * * Год назад Русская Зарубежная Церковь воссоединилась с Московской Патриархией. Мы знаем, что многие не согласились с этим решением и оставили нашу Церковь. Некоторые присоединились к другим Поместным церквам, другие создали собственную секту, называя нас раскольниками, еретиками и тому подобными эпитетами. Удивляться здесь нечему: история Церкви и человеческая природа предоставляют нам обильный материал для аналогий. Поэтому имеет смысл воспользоваться случаем для краткой характеристики сектантского образа мысли, следуя описанной выше медицинской метафоре, рассматривая сектантство как болезнь со своей этиологией, симптомами и прогнозом. Работая с больными, я нередко замечаю, что психическое расстройство решает определенную личную задачу, а именно: сохранить и упрочить убеждение, чувство или манеру поведения, которые представляют для больного некую ценность. Навязчивое повторение тех или иных действий служит средством закрепления этих действий и связанных с ними эмоциональных состояний; тем самым больной прочно отождествляет себя с указанными действиями и состояниями, защищаясь тем самым от нежелательных внешних воздействий. Что будет для сектанта высшей личной задачей? – Остаться сектантом. Впрочем, он станет отрицать этот факт, желая видеть себя носителем, или по крайней мере искателем, некоей «чистоты» или «истинности». Такой склад ума тяготеет к сознанию собственной исключительности, к самоизоляции, которая обещает безопасность и защиту от естественного чувства вины и стыда. Подобные свойства характерны для всех религиозных сект, как и для многих гражданских движений, особенно политических, например, коммунизма и фашизма. Таким образом, христианин и коммунист могут походить друг на друга в своем стремлении к «идейной чистоте». Этиология, то есть происхождение такого недуга – это, как правило, глубокое чувство стыда и потребность в наглядном подтверждении своих добродетелей или гарантий спасения. Среди верующих христиан всегда находились такие, кто пытался превзойти прочих в своей близости к Богу. Если в основе такого намерения лежит чувство стыда, оно ведет к изоляции и возникновению секты единомышленников. Книга «Энтузиазм» свящ. Рональда Нокса описывает некоторые характерные черты сектантского умонастроения. По сравнению с окружающими, многие сектанты стараются вести жизнь, более удаленную от мира, буквально следуя словам ап. Павла: «выйдите из среды их и отделитесь». Пытаясь прислушиваться к Святому Духу (как они его понимают), они ищут неких духовных переживаний и свидетельств собственной святости. Они отделяются от своих единоверцев, видя в них лень, заблуждение и бездуховность. В эпоху Древней Церкви многие искренние верующие добровольно шли на мученическую смерть за Христа и искали её. Позже стало распространяться монашество. Некоторые, в поисках чистоты веры, оставляли церковное единство и присоединялись к нецерковным группам, казавшимся им «истинными». Человеческая природа берет свое: со стороны православных они нередко подвергались насмешкам, издевательствам и гонениям. Вражда как правило подогревается с обеих сторон; в результате у сектантов, оказавшихся в положении гонимых, возникает образ мученичества. Ощутив себя «жертвами», сектанты начинают оправдывать этим свое поведение, приводя в пример притчу о новом вине в старых мехах и т.п. Они выискивают разного рода неприязнь и обиды как основания для самоизоляции, рассматривая окружающих как псевдо-христиан. Бывает, сектанты нарушают принятые юридические нормы, вынуждая тем самым Церковь обращаться за помощью к гражданским властям для восстановления закона и порядка; сектанты видят в этом ясное доказательство того, что Церковь лишена благодати и вступила в союз с сатаной. Нередко сектанты оправдывают себя примерами эпохи Древней Церкви с ее стихийностью и подвижностью. Возбуждение, которое сопутствует стихийному движению, становится источником чувства собственной значимости и силы: для многих возбуждение служит индикатором реальности собственного бытия. Однако с течением времени стихийное движение поневоле входит в организационные рамки, то есть, по существу, становится церковной группой или конфессией. Одни увидят в этом признак предательства и решат отколоться от первоначального движения чтобы создать еще одну секту; другие увлекутся внутренней борьбой, обвинениями, охотой на изменников, еретиков и т.п. В таком состоянии секта дробится, изгоняет своих членов, или даже физически уничтожает их, как, например, Сталин уничтожал своих товарищей по коммунистической партии. Протестанты-реформаторы преследовали друг друга, вплоть до смерти, хотя фундаментальный принцип протестантского богословия состоит как раз в том, что каждый имеет право на свою собственную трактовку Св. Писания. А причиной всего оказывается сектантская потребность принадлежать к некоей элитной группе, «истинной» и «неповрежденной», способной в любую минуту указать простое и однозначное решение сложных житейских и религиозных проблем. Упомянутым выше свящ. Рональдом Ноксом предложен для такого умонастроения специальный термин – ультрасупернатурализм, то есть вера в явление неких конкретных и осязаемых признаков Божией благодати. Она характеризуется следующими качествами: 1) Особые стандарты поведения. Сектант будет уверять вас, что он грешник и никого не смеет судить – и тем не менее судит всех, кто не принадлежит к его секте, по высочайшему стандарту святости. Это качество порождается нарциссической потребностью выглядеть совершенным. Нарциссист ищет либо восхищения окружающих, либо возможности восхищаться чьим-то совершенством. В православной среде нередки примеры, когда псевдо-смирение сопровождается хвастовством о достоинствах «своего старца», о длинном списке своих святых предшественников. Всё это служит раздуванию собственной гордости и оправданию своего поведения, дабы ощутить себя праведными и устыдить окружающих. 2) Формализм в соблюдении правил, особенно в отношении покаяния. Это качество следует из предыдущего. Сектанты убеждены, что их противники должны покаяться в своих заблуждениях, причем требования к покаянию таковы, что удовлетворить им навряд ли возможно. Например, сектанты обвиняют архиереев Русской Православной Церкви в сотрудничестве с властями, в экуменизме и даже в коммунизме, ожидая от них покаяния. Тот факт, что покаяние уже принесено, их ничуть не интересует, поскольку те не выполнили их требований к процедуре. Сектантам незнакомо сострадание и понимание; в Церкви они видят не столько дверь к покаянию для грешников, сколько идеологически замкнутую организацию для избранных. Если бы они признали за другими возможность ошибки, им бы нечем было оправдать свой собственный уход из Церкви. Отсюда следует третье качество: 3) Исключительность. Сектант не потерпит никого, кто не соответствует его требованиям к «идейной чистоте» или формальному соблюдению правил. Уклоняющимся от него достается чувство вины и стыда, что достигается целым рядом путей и средств. Могу рекомендовать работу Маргарет Зингер «Культы посреди нас»: там изложены подробности применяемых сектантами методов. Наряду с исключительностью, в секте вырабатывается авторитаризм и двойные этические стандарты, сродни учению антиномистов, отрицавших значение нравственного закона. Лидер секты представляется ее членам как носитель некоей «духовности», причем его власть может быть как действительной, так и символической. В последнем случае лидер отдаляется от повседневной жизни секты, и в ней выделяется несколько реальных руководителей, которые управляют ею от его имени. В любом случае рядовые члены секты находятся под неизменным контролем на предмет соответствия их внешнего поведения установленным требованиям. Все эти меры сообщают сектантам ощущение принадлежности к особому, высшему сообществу, внутренние правила которого более важны, чем гражданские законы. За счет этого сектанты поддерживают в себе чувства превосходства над окружающими и обладания особыми правами. Законы окружающего мира на них не распространяются, и никаких прав за грешниками, которые его населяют, они не признают. Лишь некоторым нормам они вынуждены подчиняться по принуждению, дабы избежать тюрьмы. Сектанты отрицают действительную жизнь страны и народа, нередко настаивая на своей принадлежности к вымышленным теократическим или другим фантастическим формам власти. Кое-кто пытается даже создавать свои собственные общины. Сектанты, страдающие манией превосходства, исключительности и особых прав, видят свою секту как спасительную гавань в угрожающем и греховном мире. Всеохватное чувство враждебности толкает их к параноидальным расстройствам. Растет недоверие, подозрительность в отношении как окружающих, так и членов секты – хотя сектанты предпочитают помалкивать о своих внутренних конфликтах, дабы любой ценой сохранить впечатление собственной непогрешимости. В результате секта приобретает апокалиптические черты. Всё больше слышится речей про дьявола и антихриста, которые якобы правят миром. Это дает сектантам дополнительные оправдания для своего поведения. Растет уверенность в том, что близок конец, что Бог спасет только верный Ему остаток. И в этот момент возникает характерное явление: руководство секты впадает в явный антиномизм, то есть открытое безнравственное поведение, находя ему оправдание в своих апокалиптических взглядах. Исторических примеров тому немало; чаще всего речь идет о деньгах и сексуальном разврате. Разумеется, подобное случается не только в сектах, но сектанты берутся оправдывать свое поведение и представлять себя в этой связи мучениками. Прп. Иоанн Дамаскин в «Источнике знания» приводит целый ряд современных ему еретических и раскольнических групп: подавляющее большинство из них исчезло с подъемом Ислама. Те же, кому удалось сохраниться, приобретают организационную структуру (как, например, мормоны) и в свою очередь подвергаются дроблению на новые секты. Так и мечутся люди в бесплодном поиске совершенного сообщества среди несовершенного мира, словно в погоне за собственной тенью, становясь жертвами безумных маньяков и рассчетливых преступников. Чтобы жить верой, нужна смелость. «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом», а довериться невидимому далеко не просто. По слову ап. Павла, сегодня мы видим мир будто в неясном зеркале; кто-то надеется усилием собственной воли сделать картинку простой и ясной.
Комнин: «Фитна»: попытка разобраться (Юрий Максимов) Размышления профессора МДА Юрия Максимова над реакцией европейцев на скандально известный голандский фильм об исламском терроризме. Сейчас уже несколько поутихли общественные эмоции, вызванные появлением на свет короткометражного фильма «Фитна», снятого голландским политиком Гертом Вилдерсом. А значит, появилась возможность осмыслить фильм не сам по себе, а уже в контексте общественной реакции на него. Эту реакцию можно описать двумя словами: страх и возмущение. Ни один голландский телеканал не решился продемонстрировать этот фильм, многие крупные сайты ответили отказом, а единственный сайт, на котором и состоялась премьера, вскоре принял решение удалить файл с фильмом по соображениям безопасности. В стране был официально объявлен небывалый уровень террористической угрозы. Офицальные власти ряда стран осудили этот фильм. Газеты и прочие СМИ захлёбывались от негодования – да как он посмел, да так ведь нельзя, невозможно отождествлять ислам с насилием, нельзя объявлять всех мусульман террористами, и прочее, и прочее. Между тем, фильм сделан очень неглупо. Там нет никаких постановочных съёмок. Он полностью документален. И состоит по большей части из кадров видеохроники с места терактов, которые уже в разные годы демонстрировались по европейскому телевидению или публиковались в европейской прессе. Так в чём же дело? Почему каждый из этих сюжетов и съёмок сам по себе не вызывал такого всплеска эмоций, а собранные вместе они вдруг стали представлять главнейшую угрозу для безопасности королевства Нидерландов, а заодно и для любого европейского телеканала, который осмелился бы эту подборку воспроизвести? Со стороны режиссёра эти видеокадры не снабжены абсолютно никакими комментариями. Им только предшествуют цитаты из Корана. Может быть, это стало чем-то новым и скандальным для европейцев? Да нет же, любой из них прекрасно знает, какую книгу штудируют и цитируют в своё оправдание те, кто совершает эти теракты. К чему же лукавить? Разве Вилдерс что-то выдумал от себя? Любой, читающий эти строки, может хоть сейчас открыть в своём браузере какой-нибудь из крупных поисковиков, и, набрав несколько ключевых слов, найти массу сайтов, которые делаются людьми, называющими себя мусульманами, оправдывающими теракты и ссылающимися при этом на ту же самую книгу и даже те же самые цитаты. Так в чём же тогда вина Вилдерса? Почему режиссёру, показывающему теракты, нельзя продемонстрировать публике те отрывки, которые приводят в своё оправдание сами террористы? Есть одно популярное возражение на любую попытку всерьёз поговорить о религиозных корнях мусульманского терроризма – «ну как же, нельзя ведь всех мусульман обвинять в этом, нельзя саму религию связывать с насилием, нет, это просто отщепенцы-фанатики, которые встречаются в каждом народе, а большинство мусульман добропорядочные, хорошие и мирные люди», и так далее и тому подобное. Что тут скажешь? Если, не приведи Господь, вас захватят вот эти самые «люди без нации и религии», и поведут отрезать голову перед видеокамерой, то мысль о том, что не все мусульмане – такие, вряд ли послужит хорошим утешением. «Не все же мусульмане – террористы!» Да, не все. И, кстати, в фильме нигде и не говорится, что все. Про хороших мусульман и любвеобильный ислам мы уже наслышаны – каждый теракт люди в чалмах используют для того, чтобы с телеэкранов в очередной раз прорекламировать «религию добра и мира, которая больше всего ценит человеческую жизнь». Да, хорошие мусульмане есть. Это замечательно. Но есть, к сожалению, и другие мусульмане. Так почему бы не поговорить о них? Мы бы рады их не замечать, но они, к сожалению, очень упорно обращают на себя всеобщее внимание. И такие вещи, как, например, Бесланская трагедия, сложно не заметить. Нам говорят: это «неправильные мусульмане», и у них «неправильный ислам». По этому поводу мне вспоминается один интернет-диалог двух женщин. Первая, живущая в одной из среднеазиатских республик бывшего СССР, с возмущением описывала бытующие там дискриминационные обычаи по отношению к женщинам. Ей взялась отвечать вторая – русская, вышедшая замуж за турка и принявшая ислам. «Это не имеет к исламу никакого отношения», - возмущалась она с неофитским пылом, - «на самом деле ислам ничему такому не учит, это религия добра и равноправия, а эти люди просто неправильно его понимают». На что первая женщина резонно возразила: «может быть, конечно, у нас неправильные мусульмане, которые неправильно понимают ислам, а именно вы его понимаете правильно. Но вот в чём загвоздка – у нас тут таких неправильных мусульман живёт восемь миллионов. И они даже не подозревают о своей неправильности. Не желаете ли приехать к нам и просветить их?» Такой вопрос вскрывает ту пустоту, которая стоит за патетическими уверениями об отщепенцах, которые, будто бы искажают ислам. Если мы будем только читать газеты и смотреть телевизор, то образ у нас сформируется достаточно чёткий: есть хорошие мусульмане, которые учат о том, что ислам – религия добра и мира, а есть плохие мусульмане, которые искажают ислам, чтобы оправдать свои теракты и прочие не совсем мирные дела. И что между теми и другими разница столь большая, что ни в коем случае нельзя их объединять вместе, более того, внушается мысль об их принципиальном споре и противостоянии. Но стоит нам обратить внимание на само мусульманское общество, как нарисованная выше картинка начнёт рушиться. В частности, мы обнаружим, что большую часть риторики о «мирном исламе» мусульманские риторы обращают к немусульманам, а вовсе не к своим «заблуждающимся» собратьям. Серьёзной и представительной внутримусульманской полемики по вопросу правильного и неправильного понимания места насилия в исламе мы не обнаружим. «Мирный» ислам не отделён от «немирного» ни догматически, ни институционально, ни общественно. Поэтому мы не обнаружим и чёткого деления на «правильных» и «неправильных мусульман». Мы увидим просто мусульман, среди которых по большей части все общаются со всеми – и даже те, кто как будто бы ратует за мирный ислам, ездят в поездки туда, где ратуют за немирный ислам, обучают своих детей в их университетах, переводят их литературу, приобретают её, читают, держат в библиотеках, строят на их деньги мечети, и так далее. Мы увидим, что подавляющее большинство «мирных» мусульман относится с большим сочувствием к действиям «немирных» - например, косовских или чеченских сепаратистов. В свою очередь, «немирные» мусульмане тоже не живут в вакууме, они живут среди «мирных», часто пользуются их поддержкой, в том числе материальной, ходят в те же мечети и медресе. Мы увидим, что нередко вроде бы «мирные» мусульмане становятся вдруг «немирными», а вот обратного процесса что-то незаметно. Да, мы обнаружим, что на свете есть мусульмане, которые искренне убеждены в недозволенности насилия, и пытаются отстаивать эти убеждения перед лицом единоверцев. Но подобных людей так мало, и в исламской общине голос их столь незначителен, что стороннему наблюдателю может показаться, что скорее это они – отщепенцы, неправильно понимающие ислам. Хотя, конечно, решать это могут только мусульмане. Увы, не видно с их стороны никакой целенаправленной работы на общемусульманском уровне для того, чтобы эту проблему решить. Более того, иногда кажется, что и серьёзного интереса к её решению у большинства мусульман нет. Равно как и осознания этой проблемы. Проблему они видят только в том, как бы пореспектабельнее представить ислам в глазах «неверных», среди которых живут их общины. Другая часть фильма Вилдерса состоит из видеосъёмок, сделанных самими мусульманами, на которых запечатлены авторитетные шейхи, учащие, как нужно «правильно» понимать отошение ислама к неверным, и даже готовы, достав саблю, тут же продемонстрировать это наглядно для восторженных мусульманских слушателей. Повторим, это те кадры, которые сняты мусульманами же и для мусульман. Тем удивительнее наблюдать ярость по отношению к «Фитне» со стороны тех кругов, в которых как раз такие видеозаписи снимаются и пользуются популярностью. Уж, казалось бы, им-то чем быть недовольными? Вилдерс показал миру их версию ислама, напомнил об их же «подвигах во славу Аллаха», процитировал речи их же авторитетов. Подобало бы с их стороны спасибо сказать, а не угрожать расправой. Но нет. Тоже недовольны. И понятно, почему: любое уродство не терпит, когда ему показывают зеркало. Но самое симптоматичное – это реакция европейцев на фильм. Фактически можно сказать, что его запретили. То есть, запретили говорить о реальности, – о вторжении в европейский мир общества, которое, мягко говоря, живёт по сильно другим законам, и не намерено от них отказываться, но, напротив, желает навязать эти законы всем остальным, и на этом пути не остановится ни перед чем. Каждый телеканал, который отказался демонстрировать «Фитну», тем самым подтвердил её правоту и своё бессилие перед лицом этой правды. Главный урок «Фитны» неутешителен: европейское общество не способно обсуждать свои больные проблемы. А значит, неспособно их и решить.
Комнин: Сергей Белозерский О дороге, вымощенной благими намерениями Недавно достоянием общественности стала аналитическая записка доктора юридических наук, известного в России эксперта в области религиозного права Игоря Понкина. Речь в ней идет о весьма обильном государственном финансировании ряда мусульманских организаций. Это финансирование осуществляется в рамках проекта создания системы мусульманского религиозного образования и мусульманского организационно-кадрового обеспечения в масштабах всей страны. Как сообщается в записке, основная заявленная цель проекта на период 2007–2010 гг.: «Разработать и осуществить меры по поддержке лояльных государству мусульманских религиозных общин (мечетей) в укреплении их имущественного и финансового положений для организации противодействия радикальным элементам». В рамках этого проекта различным мусульманским организациям было передано около 800 млн. рублей. Само по себе намерение поддержать умеренных мусульман против экстремистов понятно; в самом деле, война с экстремизмом и терроризмом — это и внутриисламская война тоже, в которой миролюбивые и рассудительные люди среди самих мусульман — наши союзники, заслуживающие и уважения, и поддержки. Нередко так бывает, однако, что благие намерения оборачиваются отнюдь не благими результатами. Есть даже такая английская поговорка - «Дорога в ад вымощена благими намерениями». Куда благие намерения авторов проекта могут завести нас в этом случае? Дело в том, что действия, выглядящие как покупка лояльности, делают выгодной нелояльность. Почему мусульманские организации получают щедрые дотации от государства, а, скажем, буддистские — нет? Причина обозначена достаточно явно — потому, что в среде буддистов пока нет опасных вооруженных экстремистов, и финансировать лояльное буддистское духовенство в целях борьбы с ними никто не будет. Почему нет государственного финансирования православного книгоиздания и православных учебных заведений? Да по той же причине, самые свирепые из православных экстремистов не пролили еще ни капли крови, а чтобы получить финансовые вливания, надо иметь в своей среде террористов и мятежников. Представим теперь, что экстремизм в мусульманской среде совершенно искоренился; продолжит ли государство щедро выделять средства на мусульманское образование? Очевидно, нет. Делает ли такая политика выгодным избавление от экстремизма? Как раз наоборот. Мы, православные, конечно, не можем говорить о самой возможности смертоубийства и мятежа, но с чисто коммерческой точки зрения это была бы неплохая идея; экстремисты учинят какие-нибудь безобразия, умеренные получат щедрую помощь от государства. Более того, чем более серьезной выглядит угроза со стороны экстремистов, тем охотнее государство будет выделять деньги; такая политика будет поощрять не благоразумных и ответственных мусульманских лидеров, а, напротив, людей склонных к шантажу. Всем любителям детективов известна ситуация, когда сначала банда хулиганов бьет стекла в магазинчике, а потом к его владельцу приходят вежливые, хорошо одетые люди и предлагают обеспечить его безопасность за соответствующую плату, а то ведь в следующий раз побитыми стеклами дело может и не ограничиться. В нашем же случае государство само, по собственной инициативе ищет людей, которые пообещали бы ему безопасность в обмен на деньги. Конечно, такие люди найдутся; только можно ли таким образом обеспечить прочную безопасность? Это весьма сомнительно. Это становится еще более сомнительным, когда мы видим, как расходуются выделенные государством средства. В аналитической записке указывается, например, что 14.800.000 руб. (более 630 тысяч долларов США) через Рособразование пошли на создание интернет-сайта для развития и обеспечения мусульманского образования. Это в разы превосходит все возможные реальные затраты. Куда ушли остальные деньги, стоит призадуматься. Идет ли тут речь о плате за конкретную работу или о плате за что-то другое, о простой попытке купить лояльность? На что в итоге будут употреблены деньги при таком, фактически отсутствующем контроле, сказать невозможно. Будут ли они расхищены и употреблены на чье-то личное обогащение? Это было бы еще полбеды. Контроль за непрозрачными и слабо контролируемыми государством финансовыми потоками как правило захватывают люди жесткие, энергичные и не стесняющиеся в средствах. В мусульманской среде такие люди есть — и это явно не те умеренные мусульмане, которых теоретически предполагается поддержать. Не получится ли так, что государство возьмет на себя финансирование тех самых экстремистов, для борьбы с которыми, теоретически, все и затевается? Государство обеспечивает соблюдение порядка и законности вовсе не тем, что щедро оплачивает его соблюдение; таких государств не существует, и любое государство, которое попробует это делать, скоро неизбежно развалится. Государство поддерживает закон тем, что неуклонно наказывает его нарушителей. Законопослушные граждане находятся под защитой государства; законопреступники отправляются в места лишения свободы. Это относится к православным, атеистам, буддистам, иудеям — и должно точно также относиться к мусульманам. Выделение мусульман в привилегированную группу, причем привилегированную на основании наличия в их среде опасных экстремистов, было бы во всех отношениях неразумно. Значит ли это, что никакие формы поддержки традиционного Ислама невозможны? Нет; они возможны в рамках продуманной и последовательной политики государства в области взаимоотношений с религиозными объединениями вообще. Обучение основам Ислама возможно — но в рамках общего для всех традиционных религий подхода, когда детям из православных семей преподают Православие, детям из исламских — Ислам. Мы могли бы воспользоваться опытом европейских стран, где обучение основам религии давно уже входит в школьную программу. Там, где мусульмане составляют значительную часть населения, уже преподаются «Основы Исламской Культуры». Важно то, что их преподавание не является «платой за лояльность» но просто отражает сложившиеся в том или ином регионе духовные традиции. Точно также, как преподавание Основ Православной Культуры не является платой за лояльность, но отражает те духовные основания, на которых выросла наша культура. Иначе мы окажемся в очень странном положении — наличие экстремистов будет вознаграждаться, а православные подвергнутся дискриминации за то, что не выдвинули из своей среды террористов.
Комнин: Владимир Мединский. "Мифы о России" Текст беседы Виктора Александровича Саулкина с депутатом Государственной Думы, доктором политических наук, профессором Владимиром Ростиславовичем Мединским. Речь пойдет о серии книг Владимира Ростиславовича «Мифы о России». В этой серии уже вышли книги под названиями «О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»», а также «О русском пьянстве, лени и жестокости». Виктор Александрович: Владимир Ростиславович, как Вы считаете, Ваши книги возымели определенное действие на Ваших коллег? Это вопрос интересный, потому что многие наши беды... Владимир Ростиславович: С головы надо начинать... Виктор Александрович: Да, с головы надо начинать лечение. Эти мифы распространены не только в средствах массовой информации, но и у многих политиков уже как клише, стереотипы, прочно очень сидят в голове, например, о русской лени, жестокости и пьянстве, о дураках и дорогах. Владимир Ростиславович: Эта идея с самого начала и появилась так, выйдешь на улицу, спросишь кого охарактеризовать в двух словах Россию, русских, и сразу начинался набор стереотипов: дороги, дураки, воруют, сверху донизу все рабы, «страна рабов, страна господ» «прощай, немытая Россия». Кто пообразованней, начинают вспоминать наших классиков «вся Россия – тюрьма народов», история страны до 1917 года – кровавые преступления царизма. Пьянство – вообще исконная наша черта, ибо как сказал Святой Владимир, исстари на Руси есть питие, и нельзя без этого (якобы сказано было им). Но если углубляться в дальнюю историю, ни к каком самоуправлению, демократии, самовластию русский народ не приспособлен изначально, генетически, даже собственное государство не могли организовать, о чем мы читаем в школьных учебниках. «Ибо лиха и обильна земля наша, только порядка в ней нет», - обращались новгородцы к варяжскому князю Рюрику, - «придите владейте нами». Вот пришли и владеют с той поры. Вся история владения проходит красной нитью через вообще государственную мысль в нашей стране и выражается в том, что мы сами ничего делать не можем. «Вот приедет барин, барин нас рассудит», - основной лейтмотив этих представлений. Недавно читал книгу нашего известного политика и государственного деятеля в прошлом Бориса Немцова, не мог не удержаться, выписал фразу оттуда в эпиграф книги «О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»»: «Главная проблема России – это сами россияне, потомки крепостных, страна бывших рабов, люди с глубоким рабским самосознанием». Действительно, как Вы правильно сказали, миф этот не только сидит у нас в народе, не только в извращенческих средствах массовой информации, но уже глубоко засел в головах политиков. По-другому они обходиться с народом не хотят. Более того, им это удобно, им удобно считать, что они самые умные, поскольку они выдавили из себя по капле раба, то они могут остальным народом, остальным 140-миллионым населением всячески помыкать, поскольку это потомки крепостных. Только барин, только твердая рука, только вертикаль власти может навести в этой рабской стране порядок. Вот на эти утверждения, на мой взгляд, абсолютно лживые с начала и до конца, я попытался посмотреть не как публицист, а как историк. Есть ли у этих утверждений исторические основания, какие, соответствуют ли они истине, с чего вообще мы это все взяли, во что сейчас свято верим? Виктор Александрович: Дело в том, что в наши дни стал привычным для нас термин «информационная война». Но любой историк сталкивается с информационной войной и в предыдущее столетие. Владимир Ростиславович, как бы Вы в двух словах охарактеризовали то, что происходило в 19 веке? Отношения между Западом и Россией, эти мифы маркиза де Кюстина. Он сознательно участвовал в информационной войне? Владимир Ростиславович: Я напомню немного историю нашим радиослушателям. Николай I после восстания декабристов решил немного подправить свой имидж и, в особенности, заняться пиаром зарубежом. Личность Николая I весьма оболганная, мы о нем вспоминаем исключительно, как о Николае Палкине, сквозь строй, 120 в Сибирь сослал и пятерых повесил, еще и Крымскую войну проиграл, больше мы о нем ничего не знаем. Все это крайне далеко от истины. Взята мифологизация российского императора, который никогда не готовился становиться императором, готовился к военной службе, как бы сейчас сказали, по образованию офицер. Эта мифологизация была проведена совершенно сознательно советской исторической наукой, чтобы показать в очередной раз кровавость и преступность царского режима, чем, собственно, наша история усиленно и занималась по заказу партии и правительства. Астольф де Кюстин, французский журналист, публицист, потомок аристократов, жестоко преследовавшихся в годы великой французской революции, чудом спасшийся (его отец был казнен), был очень популярен как в наше время журналист Дмитрий Крылов - автор популярных путевых заметок. Он ездил по Испании, в Англию, в Европу, везде писал популярные очерки, которые публиковались в Парижской газете, столице Европы того времени, перепечатывались многими европейскими газетами. Поэтому Николай решил пригласить его за счет короны и показать ему Россию. Его повозили по Петербургу, он поездил сам по провинциям, но, к сожалению, благая идея Николая имела эффект строго обратный, Кюстину Россия категорически не понравилась. Я не знаю, в чем была причина, может, искренне не понравилась, может, обидел его кто, человек он был сложный, как бы сейчас сказали, нетрадиционных ориентаций во всех отношениях. Книга, которую он написал, собственно их было несколько книг, самая известная «Россия в 1839 году», являла собой жесточайшую критику лично Николая, царского режима и всех российских порядков. Именно де Кюстину принадлежит фраза, что «вся Россия – тюрьма, ключи от которой находятся у императора». Это выражение было преобразовано Марксом, известным русофобом, когда он говорил о России, как тюрьме, а Ленин со свойственной ему публицистичностью придал этой фразе лаконичную характеристику «Россия – тюрьма народов». При этом Ленин писал о национальном вопросе, де Кюстин писал о политике, он совершенно не интересовался национальным вопросом. Но в той поры существует миф, что Россия в национальном вопросе была «тюрьмой народов», русские всегда доминировали, подавляли, угнетали, уничтожали малые нации и народности, завоевывали, выкорчевывали. С этим мифом я тоже разбираюсь, целая глава второй книги серии «Мифы о России». Книга полезна интересующимся историей, и самое главное сегодняшним состоянием дел, потому что то, что мы имеем сегодня с национальным вопросом, все проблемы Северного Кавказа, Чечни, малых народов Севера, проблемы с Украиной, все они корнями находятся там, зачастую история дает нам массу примеров, как надо эффективно решать национальные проблемы. Помним ли мы о том, что личная охрана нескольких всероссийских императоров, начиная с Александра II и заканчивая Николаем II, состояла из представителей знатных родов тех самых черкесов, осетин и чеченцев, с которыми воевала Россия? Личная охрана – люди, которые охраняли императора и его семью, детей и супругу, при этом попасть в эту личную охрану для представителей этих мятежных народов было крайне почетно. Это все равно, что представить, что охрана Британской Королевы состояла бы из лучших воинов-сипаев во время известного восстания. Или, например, охрана Наполеона состояла бы из испанцев, которые воевали против Наполеона во время гражданской войны. С европейской точки зрения это совершенно немыслимая вещь, а у нас поступили именно так, это были самые преданные охранники, попасть в эту охрану было огромным почетом. Виктор Александрович: Надо вспомнить, как себя вел Михаил Дмитриевич Скобелев, когда он с двумя казаками проехался через весь покоренной город, наполненный, скажем так, враждебными войсками, зашел в общественную баню, попарился и уехал. Текинцы были покорены. Надо вспомнить, как Скобелев текинца взял в свой конвой. Это благородство, которое было свойственно русским генералам. Владимир Ростиславович: Это и тонкий психологизм, с кавказскими понятиями о чести, своеобразными, но понятия о чести у них есть, в этом им не откажешь, какой неожиданностью было для них приглашение вступить в охрану самого императора, руководителя вражеской страны, как они ее рассматривали? Естественно, это полностью деморализовало кавказскую элиту, они стали задавать себе вопрос, а с кем мы воюем? Мы со своим царем воюем? Мы со своим императором воюем? Да мой сын у него в охране служит. Вспомним опять же, как окончил свои дни вождь кавказской войны Шамиль. Когда он сдался в плен (но сдался в плен он не по доброй воле, а от абсолютнейшей безысходности, будучи запертым в последнем горнем ауле, и деваться ему было некуда – либо смерть, либо плен, он выбрал плен), его не судили, его помиловали, к нему относились не как к повстанцу, а как к почетному военнопленному, его поселили в Калуге. Большой дом, слуги, ему разрешили взять с собой слуг, членов семьи, не стесняли его свободу. Он не мог выехать без разрешения местного полицмейстера за пределы Калуги и района, но если обращался, то такое разрешение всегда получал. Виктор Александрович: Кстати, получил разрешение и на паломничество в Мекку. Владимир Ростиславович: Да, спустя несколько лет. Жил он мирно, встречался там и со своими кавказскими товарищами, к нему приезжали многие русские писатели, им было любопытно, все-таки такая романтическая яркая личность, столько лет воевал с Россией. Получил разрешение в итоге на хадж в Мекку и по пути уже от возраста просто скончался. Представить себе такую ситуацию, что вождь тех же упомянутых сипаев живет в пригороде Лондона, периодически ездит по Европе, совершенно невозможно. Европейцы очень любят упрекать Россию в том, что она «тюрьма народов». Давайте будем объективными: в те же самые годы 19-го века, такого же уровня, только менее длительное восстание сипаев в покоренной Индии. Под честное слово британского наместника вожди сипаев сдаются в плен, после чего он говорит: «Ну, разве модно давать честное слово каким-то обезьянам? Я сам дал, сам взял». Их привязывают к пушкам (знаменитая картина Верещагина, которая была украдена в Лондоне) и расстреливают картечью, разрывая на части. Изощренная издевательская смерть, потому что согласно канонам индуизма душа только тогда может переродиться, реинкарнироваться в ином образе, если тело либо прах похоронены. Понятно, что от этого выстрела все разлетается в клочья. Вот практика тех, кто обвинял нас в том, что Россия – «тюрьма народов», русская угроза, и мы только мечтаем завоевать весь мир. Виктор Александрович: Так вот, если говорить о «тюрьме народов», интересно было бы сравнить положение ирландцев и то, как англичане подавляли восстание ирландцев. Нас часто упрекают в том, что с Украиной вели себя нехорошо, и кроме сожжения Меньшиковым Батурина ничего серьезного больше вспомнить не могут. Владимир Ростиславович: Я не знаю, как вообще можно попрекать Меньшикова, если вспомнить, что несколько раз казацкое руководство гетманов и лично Богдан Хмельницкий обращались к нашему царю Алексею Михайловичу с просьбой взять их под Российскую корону, потому что они понимали, что в одиночку, даже опираясь на крымских татар, справиться с поляками не могут. Первый раз этот вопрос рассматривался, между прочим, на Земском Соборе и получил отказ. Царь не был поддержан Землей, потому что собравшиеся на соборе дворяне, бояре полагали, что война с Польшей очень опасна. Это к вопросу о демократии, к мифу о «русском рабстве» - царь обращается к парламенту с санкцией не просто начать войну, а с санкцией огромную, богатейшую историческую территорию присоединить, парламент рассматривает это дело и говорит: «Не время!» Я напомню, что в годы расцвета советской социалистической демократии решение о вводе войск в Афганистан принималось тремя людьми в составе политбюро, три человека его приняли, а потом формально утвердили на политбюро (там их человек 12 было). Монарх не брал на себя ответственность такое решение принимать. По сравнению с Британской империей вообще смешно: Кромвель, памятник которому стоит у здания Британского парламента, хвастался тем, что, подавляя ирландских сепаратистов, как бы сейчас сказали, уничтожил треть населения Ирландии. Есть разные исторические оценки, оценка минимум – четверть, это геноцид страшнее Освенцима. Оценка максимум ирландскими историками – треть, треть взрослого мужского населения. Так создавалась Британская империя. Виктор Александрович: Эти мифы, о которых мы сегодня говорим, Владимир Ростиславович, они ведь дают сегодня плоды в нашей политической жизни. Вспомнив Украину, мы видим миф, созданный когда-то в австрийском генеральном штабе, привел к тому, что русский народ, который подразделялся до революции на малороссов, великороссов и белороссов... Владимир Ростиславович: Украина – это от слова «окраина». У нас украин было очень много в России, были сибирские украины, тоже назывались в Сибири на окраине, а были и западные окраины державы. Для поляков это была юго-восточная окраина, для нас это была западная окраина, спорная территория, но исторически это территория наша, потому что это территория, где россы возникали как этнос. Я боюсь быть обвиненным в шовинизме, но поскольку в паспорте вписано, что я украинец, у меня отец и мама украинцы по паспорту, и родился я на Украине, то я говорю это совершенно с открытым сердцем. Ну, не было такого государства, никогда! Но было оно полгода в 1919 году в этой кутерьме между Петлюрой, Советами, Временным правительством, гетманом Скоропадским. В этой кутерьме Украинская Республика просуществовала. Вот и вся государственность. Знаете, какая самая великая трагедия украинских националистов? То, что великий украинский писатель Гоголь не написал ни одного слова на украинском языке. Они очень переживают по этому поводу. Кстати сказать, его очень ценил Николай Палкин, который декабристов вешал. Он был человек с замечательным чувством юмора и самоиронии. Знаете классическую фразу Николая после премьеры «Ревизора»: «Всем досталось, особенно мне». После этого «Ревизора» никто не запретил, и он и дальше с успехом шел на сценах всех театров, а отрывки из «Мертвых душ» Гоголь зачитывал Николаю вечерами. Виктор Александрович: Государь-император Николай – благороднейший человек, «последний рыцарь Европы», как его называли многие. Ведь если вспоминать его царствование, кто бы так сейчас поступил? В разгар эпидемии холеры, когда холерные бунты назрели в Москве, император приезжает в Москву из Петербурга, идет вместе с народом в соборы, в храмы, молится, прикладывается к иконам. Ведь это смертельная опасность. Владимир Ростиславович: Смертельная опасность. Он, наверное, был плохой политик, вне всякого сомнения, потому что политики себя так не ведут. Он, как политик, грубо ошибся, оказав помощь Австрийской империи, подавив восстание в Венгрии, надеялся на благодарность, а получил в итоге Австрию в качестве противника в Турецкой войне, такой вооруженный нейтралитет против России. Он был в шоке. «Да я же Вас спас!» - писал он Францу Иосифу, а тот ему отвечал: «В политике действуют интересы, а не благодарности». Виктор Александрович: Кстати, по воспоминаниям английского посланника при дворе, он потом писал, что ему больно было видеть благородного государя и хотелось буквально крикнуть: «Не верьте Францу Иосифу, он Вас предаст и продаст». Владимир Ростиславович: Предал и продал. Николай – политик, наверное, не лучший, вне всякого сомнения, но как порядочный человек, конечно, вызывает симпатию. Мы же знаем, что Николай I был последним русским императором, который мог позволить себе гулять по Петербургу без охраны. Он выходил один, иногда в сопровождении дежурного офицера, его не все узнавали, тогда телевизора не было, слава Богу. Кто узнавал, те здоровались, раскланивались. Он мог зайти в кабак, найти там пару пьяных матросов, потребовать у них увольнительное удостоверение, и, не найдя такового, за шиворот сдать их дежурному армейскому конвою. Все это сейчас представляется совершенно фантастическим. Виктор Александрович: Вспоминаю еще одну историю, связанную с государем-императором Николаем Павловичем. Он зашел на гауптвахту и увидел, что офицер спит. Офицер писал письмо своему другу о безвыходной ситуации, об огромных долгах, не знает, как помочь семье, не знает, что делать. Государь-император его не разбудил, но, вернувшись во дворец, приказал заплатить все долги за этого офицера. Много было таких историй, вроде, звучит, как сказка, но на самом деле это была русская жизнь, русский быт, который мы не знаем, но почему-то старательно распространяем мифы. Владимир Ростиславович: Все плохое мы помним с удовольствием. Красно живописуем, как были повешены декабристы, как они страдали на каторге, правда, не говорим о том, что декабристы сами друг друга закладывали по полной программе, собственно, никакого расследования проводить и не надо было, потому что они, представ перед лицом императора, честно во всем сознавались. Плохое мы помним, на хорошее обладаем удивительно короткой памятью. Виктор Александрович: Англичане сказали, что если бы такой заговор произошел в Лондоне, то не одной сотней повешенных бы обошлось. Владимир Ростиславович: Да, есть у Пушкина в записках, где он беседовал с представителем британского посольства, тысяч пять бы было повешено, остальные кончили бы жизнь на галерах. Представьте, военный мятеж в центре Петербурга в день восшествия императора на престол. Представьте себе, инаугурация президента, на Красную площадь выходят мятежные танки. Это все 200 лет назад, а нравы-то пожестче были, чем сейчас. Виктор Александрович: Планом Пестеля было уничтожение царской семьи. Был убит подло русский герой Михаил Андреевич Милорадович. Его плохо помнят наши историки, а ведь это был любимец Суворова, герой войны 1812 года. На совести декабристов погибшие солдаты во время разгона мятежа, поэтому смертная казнь вполне оправдана. Владимир Ростиславович: Каховского казнили просто как уголовного преступника, потому что он застрелил не просто безоружного генерала, не просто героя, а еще и официальное лицо, Милорадович был генерал-губернатором Петербурга, который приехал без оружия уговаривать бунтовщиков разойтись. Виктор Александрович: Солдатушек, своих детей. Владимир Ростиславович: Да, он говорил: «Да вы что, ребята. Я же с вами под Бородино воевал». И тут выходит штатское лицо Каховский и стреляет в него из пистолета. Виктор Александрович: Кстати, предсмертная реакция Милорадовича, когда извлекли пулю, он увидел, что это пуля пистолетная, - обрадовался, перекрестился - не солдатская пуля. Он был счастлив, что не русский солдат в него выстрелил, а заговорщик. Владимир Ростиславович, вот мы говорили о русском рабстве, о «тюрьме народов». Почему-то все народы, упомянутые Нестором Летописцем в «Повести временных лет», дожили до 21 века в этой тюрьме. Какая-то странная тюрьма. Владимир Ростиславович: Это очень хороший вопрос. У нас удивительная «тюрьма народов», особенно жесткая в 19 веке, мы сами себя критиковали, не говоря уже о марксистах, большевиках, великих русских писателях, которые очень критично подходили к нашей действительности. При всем при этом Россия весь 19 начало 20 века является вторым в мире центром иммиграции, т.е. второй державой в мире после США, естественно, по количеству приезжающих сюда на постоянное место жительства людей. Причем, в США в основном иммигрировали англоязычные европейцы, протестанты. Люди ехали, конечно, далеко, им было страшно, но они ехали в понятную религиозную и языковую среду. В то время как в Россию приезжали люди, которые русского не знали. Не сербы и болгары ведь к нам ехали. Целыми народами приезжали. Калмыки целиком приехали в Россию. Вообще Сибирь наполовину заселена народами, которые бежали от манджуров, китайцев, Средней Азии, сознательно переехали в Российскую Империю целыми народами. Огромная иммиграция немцев, огромная иммиграция шотландцев на протяжении всей истории – Гордон, Лермонтов, Брюсов... Виктор Александрович: Барклай-де-Толли, прибалтийский дворянин, но шотландец. Владимир Ростиславович: Кстати, у Астольфа де Кюстина, с которого мы начали, описывается забавный эпизод. Николай I привел француза на светский бал в Петербурге и, шутя, спрашивает его: «Кто эти люди? Вы думаете, они русские? Нет, это немцы наши. А вот те в мундирах? Это финны, а вот поляки, а в халатах татары». Совершенно обескураженный де Кюстин спрашивает: «Простите, государь. А где тут у Вас русские?» «А вот все вместе они русские!» Виктор Александрович: На самом деле монолит империи скреплял православный русский народ. Мы с Вами сейчас пожинаем плоды ленинской национальной политики, когда шла борьба с великорусским шовинизмом. Владимир Ростиславович: Да, и когда наоборот провозглашался национализм, инвестировались деньги в национальные школы. Тогда и появилась, собственно, Украина в 30-ые годы. Виктор Александрович: С Новороссией и слободской Украиной. Владимир Ростиславович: В этом отношении интересна национальная политика царизма в своем единообразии, с одной стороны, а с другой стороны, в максимальном уважении национальных особенностей. Ведь никого же не заставляли перекрещиваться, менять веру. Как правило, империя, осваивая новые территории, не меняла принцип местного самоуправления. Я привожу в книге забавные примеры, один из них касается выдающегося разведчика 19 века офицера Цибикова, бурята по национальности. Буряты – одни из пришедших народов, братские люди, братья-буряты их называли. Бурят – это переделанное слово брат. Он вел разведывательную деятельность в Тибете, в Индии, а потом на одном из этапов был избран на должность, которая называлась верховный султан. Представляете, в Российской империи должность мера города называлась верховный султан? Не считали нужным переименовывать, раз привыкли люди так называть самого главного в городе, пусть будет. Кстати, на Кавказе действовали законы Шариата. То есть, был выбор: если вы хотели бракосочетаться, вы могли пойти в светский суд, где сидел какой-нибудь чиновник, приехавший из Краснодара, но могли и венчаться по мусульманским законам, по традиции. Если было совершено мелкое правонарушение, то вы могли обратиться к полицейскому, а могли обратиться в шариатский суд, чтобы с ним разобрались по местным законам. И считалось нецелесообразным резко менять традиции, поскольку люди веками к этому привыкли, главное, чтобы это не расшатывало империю в целом. Виктор Александрович: Главенство имперских законов привносило в жизнь окраин только гуманизм. Владимир Ростиславович: Да, они все мягче были. Виктор Александрович: Например, в Прибалтике баронам было запрещено вешать латышей, эстонцев в своих имениях. До российского владычества разрешалось вешать крепостных в своих имениях. В Средней Азии запретили клоповники, тюрьмы, рабовладение и смертные казни. Владимир Ростиславович: Мы все рассуждаем об имперской политике, о походах Скобелева, но забываем, что ханства, которые были частично военным, частично мирным путем присоединены к Российской империи во второй половине 19 века, были рабовладельческими государствами. Рабовладение было там официальным узаконенным актом, и было огромное количество русских рабов, которые похищались на южных окраинах нашего государства, и потом продавались в рабство. Та же самая история, которая была, начиная с 16 до конца 18 века, с Крымским рабовладельческим государством. Виктор Александрович: И гораздо ближе к нашему времени современная Ичкерия. Владимир Ростиславович: По сути своей, да. Виктор Александрович: Как Вы считаете, если Ваши коллеги-депутаты займутся самообразованием? Владимир Ростиславович: Там люди образованные, не надо их недооценивать. Виктор Александрович: Мы сталкивались с тем, что какой-нибудь замечательный математик ничего не знает о русской истории. Ведь это беда не только нынешнего времени, это беда и советской школы, потому что эти мифы старательно насаждались в советской школе, поэтому мы, наверное, и получили музей-оккупацию в Грузии. Владимир Ростиславович: Это в той самой Грузии, если мне не изменяет память, одиннадцатая официальная просьба которой о включении в состав Российской империи была удовлетворена. Как не хотели связываться с Грузией, потому что, беря под свое подданство православное государство, мы понимали, что мы ввязываемся в кавказскую войну с Персией и Турцией, и плюс ко всему, чтобы обеспечить коммуникации, мы были обречены на войну на Кавказе. Еще при Елизавете обращались грузинские цари и князья с просьбой вступить в состав Росси, потому что они понимали, что у них нет будущего, что их персы с турками сожрут, но только при Александре I в начале 19 века одиннадцатая по счету официальная просьба была удовлетворена. И сегодня мы получаем оккупацию Грузии, чудовищное надругательство над историей. Я уже не буду говорить о том, что это нация близкая к нам по духу, единая по вере, очень много героев-грузин, начиная с Багратиона и заканчивая солдатами Отечественной войны, которые внесли неоценимый вклад в процветание единого государства. Мне кажется, что книги «Мифы о России» не только исторические, потому что они обращены к современному читателю, они базируются на историческом материале, я ведь не пишу публицистику, не излагаю тезисы, я под каждый тезис подкладываю факты, но это книга в первую очередь для тех, кто живет сегодня, сравнивает сегодняшнюю жизнь, сегодняшние проблемы с тем, откуда они взялись и как эти проблемы решались раньше. Мне кажется, она для тех, кто занимает активную жизненную позицию сегодня даже полезнее, чем просто для абстрактно интересующихся историей. Тем, кто интересуется историей, лучше читать Карамзина, Ключевского, у них все равно это написано лучше и подробнее значительно, чем у меня, потому что я же основывался на вторичных источниках. Но тем, кто интересуется сегодняшней жизнью, кто хочет найти ответы на вопросы сегодняшнего дня, мне кажется, эта книга может быть очень интересна. Виктор Александрович: Владимир Ростиславович, а Вам приходилось встречаться с Вашими оппонентами? Владимир Ростиславович: Почти каждый день встречаюсь и с оппонентами, и со сторонниками, получаю очень много писем. Хочу сказать, что самым большим комплиментом для меня было письмо одной московской студентки из РГГУ (это Российский Гуманитарный Университет), она учится на отделении журналистики или пиара (что-то связанное с пропагандой). К ним (будущим журналистам и пропагандистам) на лекцию пришел преподаватель, достал эту книжку и сказал: «К зачету всем прочитать. Это учебник. Буду по ней спрашивать». Виктор Александрович: Были ли какие аргументы у противников, когда они говорили о русской лени? Как они пытались объяснить ленивый народ на одной шестой части света? Владимир Ростиславович: Да, видимо от страшной лени, в самых тяжелых для жизни условиях, без электричества, без газа, без нефти наши казаки прошли тысячи километров навстречу солнцу, основали величайшую державу. Я понимаю бельгийцев, которые верят в миф о русской угрозе. Когда он на карту смотрит, ему страшно. Я завтра лечу в Якутию, посмотрел на карту, где находится Якутск, я там ни разу не был. У меня такое впечатление, что Якутия по площади приблизительно на глаз равна всей Западной Европе. Ну, явно очень много Франции туда влезает. Конечно, им страшно, но ведь лениться не надо было. Ведь в Италии все гораздо плодороднее, на Лазурном берегу намного комфортнее жить, чем в Благовещенске, Якутске, Магадане, на Камчатке. Две категории оппонентов: одни говорят, что это идеологический заказ КГБ, но это самое смешное, потому что по части КГБ я много пишу об исторических предшественниках КГБ и о том, как страшное мифологизированное третье отделение императорской канцелярии Николая Павловича держало в ежовых рукавицах всю страну вместе с Беккендорфом, предшественник наших спецслужб, численность его была 40 человек, 40 офицеров было в центральном аппарате. Я не хочу даже называть численность аппарата ФСБ сейчас, не слишком повергать в шок наших слушателей. Но отмечу, что во времена третьего отделения империя росла, а бунтов не было, не было ни Пугачева, ни Ленина, все было нормально, 40 человек справлялись с небольшой сетью добровольцев-помошников. Виктор Александрович: Когда говорим о мифах о России, утвердившихся в современном сознании, то мы видим, что разоблачая эти мифы, приходим к действительному решению наших сегодняшних проблем. Обращаясь к русской тысячелетней истории, мы видим, как Россия строилась, как она стала величайшей державой в мире, самой великой из империй. Понимаем, что надо избавляться от этих наростов, причем наростов явно, скажем так, сконструированных в сознании недружественными нам силами. Владимир Ростиславович: Я совершенно с Вами согласен. Страшно то, что это сознание определяет наше поведение. Сознание, в данном случае, определяет бытие. Мы смотрим, у нас колоссальная численность сейчас государственного аппарата, и каждый раз, когда пытаются провести какую-нибудь реформу, государственный аппарат растет. Сейчас у нас только чиновники прямые, государственные муниципальные служащие – это полтора миллиона человек, это больше, чем армия. Полтора миллиона профессиональных бюрократов! А к этому добавьте еще огромное количество государственных учреждений, государственных компаний, разного рода пенсионных, социальных фондов, учреждений. Сюда не входит неимоверная численность МВД, на фоне которой ФСБ – это просто карлик. Я опять же сознательно не ...
Комнин: ... хочу называть цифр, чтобы не портить Вам настроения, уважаемые радиослушатели. Такое впечатление, что каждый десятый взрослый мужчина или сидит, или охраняет. Виктор Александрович: До революции, наверное, соотношение государственного аппарата, служащих и чиновников было меньше. Владимир Ростиславович: Совсем другое. Население империи в 1913 году равняется населению сегодняшнему, почти 140 миллионов человек. У нас было первое место по темпам роста населения в Европе, первое место по темпам роста ВВП, о чем мы мечтаем к 2020 году по плану Путина выйти на пятое место по объему ВВП в мире. Мы уже были на первом месте по объему ВВП в мире без всякой нефти и газа в 1913 году, т.е. нам нужно всего лишь научиться работать так, как работали наши прадеды, ничего больше. Я опять подчеркну, никакого экспорта энергоносителей. Россия занимала первое место по экспорту зерна, это была основная статья экспорта. А численность чиновничьего аппарата на тот момент – 170 тысяч человек, почти в 10 раз меньше, чем сейчас. Означает, что русский чиновник – и Столыпин, и Витте, и гоголевский ревизор, и Акакий Акакиевич Башмачкин, который считается у нас мифологизированным образом чиновника – вот они все вместе работали в 10 раз эффективнее, чем современные чиновники, потому что у них не было мобильной связи, электронной почты, машин с мигалками, факсов, ксероксов, только телеграф для особо важных случаев, а так курьеры, одни курьеры. И страна на первом месте в мире по росту ВВП. Не повод ли это нам задуматься, как решить нам проблемы, как решить проблему 2020. Как умудрялись эти 170 тысяч управлять страной? Может, все-таки наш госаппарат натянул на себя такое количество излишних функций, они же все не бездельничают, они все при делах. Закон Паркинсона работает. Если мы увеличим численность чиновников еще больше, то все они будут работать. Так, может, изъят изначальный ненужный функционал? Огромное количество лишних функций – регулирование, сертификация, надзор, разрешение, ГОСТы, все это безумие, которое не дает развиваться бизнесу, и никогда не появятся нормальные Рябушинские, Морозовы, Третьяковы, у нас можно только украсть в этой системе. Ходорковский с Абрамовичем появиться могут. А Рябушинскому с Морозовым очень тяжело. Полтора миллиона контролеров! Вот надо задуматься и искать ответы на вопросы сегодняшнего дня, в том числе и в нашей истории. И историей этой гордиться, гордиться своими предками, которые создали великую страну, передали нам ее по наследству, и стыдно и позорно было бы эту страну сейчас потерять. Виктор Александрович: Спасибо, Владимир Ростиславович. Мне кажется, что Ваши книги, Ваша работа сегодня необыкновенно важна, потому что человек, которому постоянно внушают, что он неудачник, пьяница, лентяй, у него все это заложено в генах, так тысячелетиями до него жили его бабушки, дедушки, прабабушки и прадедушки, он впадает в грех уныния, теряет жизненные силы. То, что творят мифы о русской истории, нельзя назвать безобидным, это убивает душу народа, отнимает энергию, волю к жизни. Разоблачение этих мифов о русской жизни, о русской истории – это, по-моему, не менее важная задача сегодня, чем экономические программы. Если человек вдохнет полной грудью, почувствует себя наследником великой культуры, великой истории, то он сможет очень многое сделать. Владимир Ростиславович: Совершенно верно. Нельзя победить, если Вы не верите в победу. Виктор Александрович: Желаем Вам помощи Божьей, Владимир Ростиславович. Рады видеть Вас в нашей студии. Владимир Ростиславович: Спасибо большое за приглашение.
Комнин: Общественная палата решила научить дошкольников толерантности. Представители традиционных религий России не поддерживают эту идею. МОСКВА Российских дошкольников собираются научить национальной и религиозной терпимости. За разработку программы по привитию детям толерантности взялась Общественная палата (ОП), сообщает Lenta.ru со ссылкой на "Газету" (GZT.RU). Решение о начале работы над проектом было принято в ходе прошедшего 20 марта заседания комиссии ОП по межнациональным отношениям и свободе совести. Как именно детей планируется обучать основам политкорректности, члены палаты не уточнили. Однако, как рассказала изданию член ОП Алла Гербер, в программу будут включены "воспитательные моменты на уровне детского сада, школы, а также пропаганды в виде шоу и фильмов на федеральных каналах". Кроме того, в ОП считают, что обучение толерантности должно стать обязательной частью образовательного процесса как в дошкольных воспитательных учреждениях, так и в школах. Председатель комиссии Николай Сванидзе заявил, что для того, чтобы сделать программу более эффективной, будет учитываться опыт зарубежных стран с высоким уровнем толерантности в обществе, в частности США. "Немного занудная, навязываемая политкорректность оправдала себя. Нам тоже надо разработать систему, приучающую к толерантности с детского сада, чтобы дети, например, в черноземной полосе привыкали к тому, что так называемые выходцы с Кавказа рядом - это нормально. Я подчеркиваю актуальность таких мер во время кризиса, когда ситуация становится взрывоопасной", - цитирует газета Сванидзе. Члены ОП выразили надежду, что власти поддержат их идею и выделят средства на финансирование начинания. Представители традиционных религий России, однако, считают нецелесообразным внедрять в школах и детсадах идеи терпимости, сообщает Интерфакс-Религия. "То, что называется толерантностью и политкорректностью, является не умением улыбаться чужому, а оформившейся на Западе идеологией, которая породила особую судебную практику и сломала не одну сотню судеб западных журналистов, писателей и мыслителей", - заявил профессор Московской духовной академии диакон Андрей Кураев в интервью газете. Речь идет, по его словам, о навязывании строгой системы взглядов однополярного мира, о "зубастой, самоуверенной тоталитарной цензуре". "Такая толерантность приводит к запрещениям классических памятников культуры, к выхолащиванию памяти, истории. Эти идеи разделяют те политические силы в России, которые были у власти в 90-е годы. А говорят о толерантности те же самые люди, те же "грантоеды", которые и в 90-е годы ставили России в пример Запад и США", - уверен диакон Андрей Кураев. Отец Андрей считает, что пропаганда толерантности никак не связана с умягчением нравов. Он полагает, что рост ксенофобии и всплеск неонацизма в стране - это плод работы группы политтехнологов, пишет газета. "Чтобы в стране решить эту проблему, достаточно устроить встречу таких политтехнологов и "грантоедов" по толерантности. Пусть они друг друга нейтрализуют в рукопашной", - пошутил профессор. В свою очередь председатель Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений в России раввин Зиновий Коган подчеркнул, что "западный опыт навязчивого внушения всеобщей терпимости нас не сделает терпимыми, он сделает нас серой массой". "У нас уже был опыт всеобщей обязательной промывки мозгов. Не стоит снова применять тот же метод во имя терпимости. Посмотрите, с какой опаской западные люди высказывают свои мысли, идеи, как они боятся говорить о вере", - заявил раввин, призвав вместо этого внедрять в школах изучение религий. Со своей стороны президент Фонда исторической перспективы Наталья Нарочницкая призналась, что ее учили отстаивать свою правоту, и она не может понять, что такое толерантность. "А если человек примиряется с любыми воззрениями, это и есть так называемая теплохладность, о которой говорится в Апокалипсисе. То есть человек не горяч и не холоден, и это равнодушие - последняя стадия перед царством зверя", - считает Н.Нарочницкая. "Толерантность в современных формах - это некий перегиб. В том, что сегодня считают толерантностью, нет ничего хорошего, потому что под ней понимают полнейшее приятие этических и моральных тенденций общества... Я не считаю, что наше общество должно без разбору принимать все, что существует в мире. Например, что нужно устраивать на площадях заклание жертвенных животных, что нужно маршировать сексуальным меньшинствам и так далее", - сказал в свою очередь писатель Сергей Лукьяненко. Радонеж
полная версия страницы